– Но почему Руфусу пришлось так поступить? – вслух размышляла Эльфвина. – Возможно, король Синезуб платил ему, чтобы он держал тебя там и сохранял твою тайну.
Линии заклятия Ривена покраснели.
– Думаю, это правда, – сказал Джинкс.
– Зная, куда тебя упрятали, он уверил всех в твоей смерти, – размышляла вслух Эльфвина. – А платил очень много, судя по тому, как отчаянно старался король Руфус оградить твою тайну. Я о том, как он поступил с твоей мачехой.
– Король Руфус, госпожа моя, никогда не ведал жалости. А такие дела ему по нраву.
– Да, – сказала Эльфвина. – Хорошо, что у нас нет королей. Но теперь, я полагаю, король – ты.
Джинкс увидел ярко-красный цвет.
– Трудно будет притязать на трон, не имея возможности открыть людям, кто ты.
– В жизни много трудностей, – сказал, тщательно подбирая слова, Ривен. – Но для того, кто упорен, невозможного нет.
– Иногда тот, кто не упорствует, живет счастливее, – ответила Эльфвина.
– Возможно, ты права, госпожа моя, – признал Ривен.
Джинкс задумался о том, что ожидает Ривена, – попытки отнять трон Ключеземья у злого короля Синезуба, отнять, не имея возможности объявить себя законным наследником. От этих мыслей у Джинкса даже голова заболела. И вправду хорошо, что в Урвальде нет королей. Однако и те, что есть в других землях, грозят лесу бедой.
– Ты тоже стал бы рубить Урвальд, если бы был королем? Как рубит король Синезуб? – спросил он.
Ривен улыбнулся:
– Разве можно вырубить Урвальд? Ты же видишь, какой он огромный.
Ну да…
– Я собираюсь проводить тебя до окраины Урвальда, – сказал Джинкс. – Я обещал это лесу.
Может быть, думал Джинкс, он даже в Ключеземье заглянет. Правда Толливер Странник говорил, что волшебников там убивают, а поскольку Джинкс умеет творить магию, его наверняка сочтут волшебником. Однако тот же Толливер сказал: «Не побродишь по свету, так дураком и помрешь».
– Буду рад твоему обществу, друг Джинкс.
– Я тоже пойду, – сказала Эльфвина.
Она улыбалась Ривену, и мысли ее были розовыми, пушистыми. Если Ривен нравился ей, когда был грабителем и придворным в изгнании, то в роли лишенного трона короля должен нравиться ничуть не меньше. И тут Джинкс не без испуга сообразил, что в мыслях Ривена о ней ничего розового и пушистого не присутствовало. Мысли Ривена были точными и расчетливыми.
Джинкс набрал охапку слишком тонко нарубленных дров и напра– вился к дому. Он полагал, что Эльфвина останется с Ривеном, чтобы наслаждаться пушистыми розовыми мыслями о нем, однако девочка бегом нагнала Джинкса.
– Способность читать мысли вернулась к тебе, так? – шепотом спросила она.
Джинкс собрался было соврать, но передумал. Нечестно, решил он, врать Эльфвине, которая не может соврать в ответ.
– Только прошу тебя, не говори никому.
Она бросила на него жалостный взгляд – конечно, глупо просить Эльфвину сохранить что-либо в тайне. Джинкс вздохнул.
– Я постараюсь, очень-очень постараюсь, – пообещала она.
`– Куда-куда ты собрался?
– Я хочу проводить Ривена до Ключеземья, – ответил Джинкс. – Я должен. Пообещал это деревьям.
– Все та же чушь насчет разговоров с деревьями, о которых ты распространялся в детстве?
– Ты вовсе не думаешь, что это чушь, – ответил Джинкс. – И никогда не думал.
Мог бы это и раньше понять. Впрочем, лишившись магии, он поневоле научился догадываться, о чем думают люди, не заглядывая им в головы, и теперь понимать их мысли ему было намного легче.
– А разрешения ты у меня попросить собираешься или думаешь без него обойтись?
– Ты говорил, что я могу уйти, когда захочу. Что я должен повидать свет.
– Да, говорил – раньше, когда знал, что ты защищен и я смогу, скорее всего, прийти тебе на помощь, если тебя не сожрут по-настоящему. Но теперь твоя жизнь не хранится в бутылке. – Симон нахмурился. – Полагаю, я мог бы снова поместить ее туда перед твоим уходом, однако…
– Нет, – сказал Джинкс.
– Ты прав. Слишком мало прошло времени, жизнь еще не успела оправиться, набраться сил…
– Я имел в виду – нет, никогда, – поправился Джинкс. – Больше ты никогда мою жизнь не заберешь. Она никогда не была просто жизнью, потерявшейся в дремучем лесу. Она моя.
Джинкс видел, что слова эти Симона не удивили, однако тот притворился удивленным, прищурился.
– Ссудить свою жизнь чародею – обычная цена ученичества. А кроме того, благодаря этой ссуде ты все еще жив.
Но Джинкс не желал вновь расстаться со своей магией. Если б он мог видеть мысли Костоправа, то знал бы, что тот и не подумает принимать сонное зелье Эльфвины, и может быть, не упал бы с обрыва.
– Я вернул тебе твою жизнь и собираюсь когда-нибудь вернуть ее в тебя, – ответил Джинкс. – Это и есть цена моего ученичества. Кроме того, я буду работать на тебя, как работал всегда, – прибираться в доме и прочее. И это тоже входит в цену. Но не моя жизнь.
– То есть теперь ты у нас правила устанавливаешь, так, что ли?
– Это моя жизнь!
– А что, если ты в конце концов так и не сможешь сотворить нужное заклятие? Или сбежишь от меня?
– Я не сбегу, – ответил Джинкс. Вот необходимость сотворить заклятье над Симоном его и впрямь беспокоила. Он помнил, как нервничал Симон, когда собирался сотворить такое же над ним, – наверное, существует куча возможностей ошибиться при этом, и каждая ошибка может закончиться катастрофой. Что ж, по крайней мере, у него есть сила, на которую можно опереться. Есть Урвальд.
Говорить о ней Симону он не собирался. Деревья были правы – другие чародеи могут обойтись с этой силой неправильно, а Симон был «другим чародеем» с большой буквы: ДЧ.