Джинкс - Страница 12

Он попал в западню. Вернулся в мастерскую, подошел к окну. В решетку окна были вставлены ромбы толстого волнистого стекла.

Задвижка имелась, да больно высоко, не дотянешься.

Придется сидеть под столом, пока Симон с Софией не уйдут куда-нибудь. И он залез под стол и сел на пол.

Рядом с ним стоял сосуд зеленого стекла. До сей поры Джинкс его в здешнем беспорядке не замечал. На боку сосуда виднелись какие-то красные значки. Джинкс из любопытства снял с него крышку, благо та легко подалась.

Обжигающая боль пронзила руку.

Из сосуда вылетел, жужжа, осиный рой. Миг – и осы облепили Джинкса. Он вскочил на ноги, приложившись головой о столешницу, забил по ним руками. И сразу одна ужалила его в ладонь, другая в шею, а третья в ногу.

А следом он вдруг понял, что даже пошевелиться не может.

– То-то мне показалось, что здесь пахнет как-то не так.

Рваный оранжевый гнев. Повернуться, чтобы взглянуть Симону в лицо, Джинкс не мог. Шея и руки вроде бы еще сохраняли некоторую свободу, но по всей его одежде ползали осы, и Джинкс нутром чуял: самое лучшее – стоять совершенно неподвижно.

– Разве я не говорил тебе, что лезть сюда не следует? Сдается мне, говорил, – острые кромки Симонова гнева аккуратно нарезали слова.

Джинкс, почувствовав, что одна из ос совершает прогулку по его верхней губе, счел за лучшее промолчать.

Из коридора донеслись шаги Софии.

– Симон! Что ты сделал с бедным мальчиком?

Симон не ответил. Джинкс сознавал: оба смотрят теперь ему в спину, – и жаждал оказаться где-нибудь на другом конце света.

– Ты заморозил его, Симон! – ахнула София.

– Нет, не заморозил. Я уже говорил тебе, живого человека заколдовать трудно.

– Тогда почему он не двигается?

– Я заморозил его одежду.

Вот оно что, сообразил Джинкс. По-настоящему замороженной он ее не назвал бы, одежда осталась теплой, да только стала жесткой, негибкой, как железо.

Оса переползла на левую щеку, помахала усиком перед его глазом.

– Ты не имеешь никакого права заколдовывать мальчика.

– Не имею. И вообще кого угодно и что угодно, – резко ответил Симон. – Я знаю.

– Симон…

– В этой комнате полным-полно опасных вещей. Ему следует держаться подальше от них.

Тон его ясно давал понять, что самая опасная вещь в этой комнате – он, Симон. Джинкс пытался придумать правдоподобное объяснение своего вторжения сюда – что-нибудь связанное с кошками… пожалуй, так. Однако открыть рот и заговорить он не мог: по губам ползали осы.

– Любознательность в природе человека, – сказала София. – Ты не можешь винить его за это.

– Вообще-то могу. И если ты хочешь и дальше совать нос в мои дела, может быть, тебе стоит переехать сюда на жительство?

– Я не хочу жить в этих краях, – ответила София. – Тут слишком холодно. И не надо смеяться над моим носом.

Оса пробралась по шее Джинкса за затвердевший воротник рубашки.

– Я ни слова не сказал о твоем носе.

– Ты сказал, что…

– Это просто оборот речи!

Теперь оса перебралась Джинксу на нос. Та самая, что в глаз заглядывала, – она прошлась по щеке, и сейчас Джинкс смотрел на нее, скосив глаза. Другая, заползшая под рубашку, прогуливалась по ключице, и каждый ее шаг обострял предчувствие нового укуса. В уже ужаленных местах пульсировала боль. Джинкс изо всех сил старался внушить Софии, чтобы она перестала пререкаться с Симоном и вспомнила о нем, Джинксе, – он был совершенно уверен, что без понуканий Софии Симон никогда его не разморозит.

– Симон, будь любезен, разморозь ребенка, – сказала София.

Повисла пауза, в которой чувствовалось что-то вроде пожатия плеч.

– Ну, раз ты так вежливо просишь… – наконец, произнес Симон.

Одежда Джинкса снова обмякла. Однако он как стоял, так и стоял. Не хватало еще ос разозлить.

– Он даже не шелохнулся, – сказала София и шагнула к нему. – Джинкс, с тобой все в поряд… Ой! Симон, ребенок весь покрыт осами!

– Нечего было осиную банку открывать, – отозвался Симон.

– Ты держишь ос в банке?

– Ну, не так чтобы держу… – ответил Симон тоном, говорившим, что объяснять это слишком долго.

– Немедленно убери ос с ребенка!

Новая пауза, Джинкс понял: Симон окидывает жену долгим, неторопливым взглядом, в котором так и кипит гнев.

– Ну хорошо, прошу тебя, убери с ребенка ос, – произнесла София. – Будь так любезен.

Осы разом снялись с Джинкса – даже та, что бродила под рубашкой, жужжа, выбралась наружу, – и просто растворились в воздухе.

– Зачем ты открыл сосуд, Джинкс? – спросила София, нагибаясь, чтобы поднять его с пола. – Тут же сказано: «опасно».

– Любознательность в природе человека, – заметил Симон.

– Я не слышал, чтобы он это говорил, – ответил Джинкс.

– Как-как? – София подняла сосуд к глазам Джинкса и потрясла. – Вот здесь написано: «Опасно» – большими красными буквами.

Она обернулась к Симону:

– Это что же, ребенок читать не умеет?!

Раскаленное добела пламя гнева, которое она метнула в Симона, ошеломило Джинкса.

– В Урвальде грамотность не в почете, – ответил Симон.

– Ты ничем не лучше всех остальных! Скрывать знание! И у тебя здесь все-таки не Урвальд!

– Разумеется, Урвальд, – с горечью сказал Симон. – Думаешь, мне позволили бы поселиться где-нибудь еще?

– Волшебники умеют читать, – заявила София. – И ты умел читать еще до того, как пришел в Самарру искать ответы на все свои магические вопросы. Знание – сила.

Она бросила ему эти два слова как вызов, и они повисли в воздухе, держась на восходящем потоке ее ярости.